«Дочери смотреть сериал от «Нетфликса» не дам». Гюнтер Штайнер о съёмках, работе в ралли, НАСКАРЕ и Ф1, и бизнес-модели «Хааса»

Fun Formula публикует полный перевод интервью с руководителем команды «Хаас» Гюнтером Штайнером, прошедшего в рамках официального подкаста «Формулы-1» Beyond the Grid.

— Гюнтер, добро пожаловать в Beyond The Grid. Мы очень рады, что вы к нам пришли. Итак, кажется вы стали в какой-то степени знаменитостью после вашей роли в сериале от «Нетфликс» Drive to Survive… Что скажете про это?

— Я честно не знаю. Все мне про это говорят, но буду откровенен, я его не смотрел, потому что не очень люблю смотреть на себя — сразу начинаются мысли: стоило ли вести себя по-другому, сделать что-то по-другому, а я не хочу что-то делать по-другому, поэтому я не смотрю на себя. Можно сказать, что я не хочу учиться, но тут суть не в обучении… Скажем так – я просто не люблю смотреть на себя со стороны.

— А что насчет не совсем культурных выражений, Гюнтер? Где вы научились так качественно материться на английском?

— В Англии (смеётся). Похоже, я слишком много времени проводил с англичанами. Да, местами я очень грубо выражаюсь, но я не стремлюсь кого-то оскорбить или выражаться в адрес кого-то конкретно, это больше как выражение эмоций. И я не пытаюсь говорить аккуратно, знаете, этого не должно там быть, но все равно случается в пылу борьбы, потому что в дни обычной работы дела обстоят гораздо лучше. Возможно вы меня не поймете, просто «Нетфликс» оставили это за кадром. И чтобы прояснить всё сразу – мою жену эти выражения не впечатлили.

— А ваша дочь? У вас же есть дочь.

— Ей нельзя это смотреть (смеётся). Моя жена сказала: «Гретта не будет это смотреть.» Она еще слишком маленькая, ей всего десять лет, так что мы всего этого не замечаем, как будто я нигде и не снимался.

— Ну а какие ощущения были, когда они снимали? Просто я знаю, что они тут были с командой в Бахрейне. Ощущали ли вы камеры повсюду или были расслаблены?

— Ну как по мне, это было не особо напряжно. На тебя вешают микрофон и тебя снимают. И работать с ними почти не надо, ведь я такой, какой есть, я не могу как-то себя поменять, потому что в таком случае я не выполню свою часть работы. Я же не актер, я не буду играть — я буду выполнять свою работу, и если им не понравится, что они наснимали – это не мои проблемы. Но они поступили достаточно честно, они просто сказали, мол вот что вы делали, готовы ли вы отдать это в сериал. И я думаю, что это всё для фанатов, чтобы показать им, как мы на самом деле работаем, что мы не отыгрываем роли, ведь из меня плохой актер, да и в любом случае выгляжу я не очень. И для меня это не предполагает почти никакой работы – надел микрофон и работай себе как всегда. И именно поэтому вы видите правдивость.

— Правдивость – отличное слово, потому что мне показалось, что это был такой взгляд внутрь вашего стиля управления: много страсти, много честности, что видишь, то и получаешь – никаких секретов. Это описание подходит вашему стилю?

— Определённо. Я всегда говорю с людьми максимально ясно, некоторые даже считают, что я слишком прямолинеен. Мне кажется, если говорить с людьми прямо, но не оскорбляя, это даёт им шанс понять мою точку зрения при обсуждении того, в чём наши мнения расходятся. И я уважаю людей, которые выдвигают свои идеи мне в ответ, более того, я хочу этого, я не хочу работать с людьми, которые слепо подчиняются. Мне нужны люди, которые приносят мне идеи, но я думаю, что чтобы мне начать диалог, мне нужно быть тем честным. Я не могу говорить: «Да, но вот здесь…» — или красить мир в розовый. Нет, это реальный мир, так что давай об этом поговорим.

— А это как-то влияет на ваши отношения с Грожаном? Потому что вы несколько раз по нему проходились. Помню была сцена, вроде как после Гран-при Франции, когда вы конкретно так ему вставили.

— Конечно, но когда я говорю о нём, я руководствуюсь теми же принципами, и он достаточно хорошо меня знает. Мы с ним никогда не обсуждали эту штуку от «Нетфликса», потому что не было нужды. Ну, и к тому же, будь у нас с ним проблемы, стали бы мы его подписывать ещё на год? Мне лично кажется, что вот этим честным подходом я помог ему преодолеть проблемы начала года, и в прошлом году вторая половина сезона у него вышла просто фантастической. Он был Романом, к которому мы привыкли, и я всегда ему говорил: «Слушай, ты знаешь, как это делать, тебе надо просто это вернуть. Я хоть и не знаю, куда ты дел свои навыки, но давай просыпайся!» И знаете, иногда, когда я так говорю, в речи мелькает мой сарказм, и знающие меня люди могут его улавливать. То есть, некоторые люди на тв говорят, мол это было грубо, но они не видят сарказма, который я вкладываю.

— Мы поговорили о «Нетфликсе», поговорили о Грожане, ну а «Хаас» в целом… Как вообще дела, какой прогресс достигнут за три с небольшим года?

— Ну я бы сказал, что в целом всё идёт довольно хорошо. Ну, то есть всегда есть, к чему стремиться, и никогда нельзя останавливаться на достигнутом, и даже если ты добился всего, то нужно учиться повторять это за меньшее количество денег, так что цели всегда есть. В какой-то степени я могу сравнить нас с последними новыми командами, которые пришли в Ф1 девять…вроде девять лет назад. Их здесь больше нет. Мы же начали с нуля три года назад, набрали очки в первой гонке, до сих пор не были последними в Кубке конструкторов, в прошлом сезоне были пятыми. Могли стать четвертыми, но допустили слишком много ошибок.

В целом всё идёт неплохо, мы прогрессируем как команда, у нас подобралась неплохая группа людей, которые имеют похожие взгляды на то, как вести дела и заниматься гонками, и я думаю, что фанатам новая команда, такой андердог, как «Хаас», ведь мы – небольшая команда по сравнению с некоторыми другими, приходится по душе, это история вовлекает – андердог против больших парней. Ну, и конечно же, это затягивает нас, так что у нас даже не так много минусов, о которых можно рассказать.

— Думаю, это была история успеха как для вас, так и для «Формулы-1», но оглядываясь назад, есть ли что-то, что вы бы хотели сделать по-другому?

— Ничего важного я бы менять не стал, и, может, это опять же непросто объяснить… Очевидно, если ты смотришь на свое прошлое и говоришь: «Я бы вообще ничего не менял», — это довольно глупо, ведь всегда можно сделать лучше, и в этом плюс взгляда в прошлое: ты бы сделал все чуть-чуть по-другому, ты бы исправил свои ошибки. Самый простой пример: проблемы с пит-стопами, которые всегда бывают у нас в Австралии, по крайней мере в последние два года. Знай я о них заранее, я бы точно что-то поменял. И вот именно такие мелочи стоило бы поменять, а не какие-то ключевые события — как мы, например, входили в лигу, как мы себя вели, как мы ездили – я бы поменял лишь немного. Всегда можно вносить корректировки, но только в мелочи.

— А что насчет более серьезных вещей. У вас есть партнерское соглашение с «Феррари» — может, оглядываясь назад, вы бы предпочли «Мерседес»? Ведь посмотрите на успехи их силовых установок в последние три года. То есть вот что-то такое, крупное – вы бы поменяли?

— Нет. Наоборот, я очень доволен партнёрством с «Феррари», потому что, опять же, мы могли прийти в «Мерседес» из-за двигателя получше, но сейчас я доволен тем, что в «Феррари» делают для нас. Может, они и имели поменьше лошадиных сил вначале, думаю сейчас они наравне. К тому же тут всё не только от силовых установок зависит, есть и другие вещи, которые приходят во время обучения и совместной работы. У нас очень хорошие отношения с ними, так что я бы не стал это менять.

— А что насчет «Даллары»? Можете объяснить слушателям, что они для вас делают и как вообще создаётся машина?

— С огромным удовольствием… Я даже не знаю, сколько я об этом буду говорить (смеётся). В общем, «Даллара» это автопроизводитель, который занимается еще и гоночными машинами — они работают и для овалов, и для обычных трасс, но я думаю, что сейчас они лидеры в производстве именно одноместных машин, делают отличные гоночные машины на экспорт. Они уже давно не делали машин для Ф1, но как мы с ними работаем: у нас там есть своя группа людей.

Вначале было сложно найти нужных людей, поэтому мы отправились на родину и заглянули к мистеру Далларе. Я знаю его уже больше 20 лет, Джанпаоло – эдакий инженерный гуру Италии. Поэтому мы пошли туда, поговорили с директором, Андреа Понтремоли, и сказали, что мы хотим этим заняться и уточнили, сможем ли мы вместе над этим работать. То есть, мы уменьшили свои риски при создании машины, чтобы вообще попасть на старт, потому что столько команд проваливало этот этап, а мы не могли рисковать провалом. Вы ведь знаете все эти истории провалов.

В общем, они предоставляют нам инженерные услуги, которыми руководят наши люди, то есть, например, весь отдел аэродинамики – наши люди, в «Далларе» предоставляют такие услуги, как, например, создание моделей. Но у них еще и отличные условия для производства – «Даллара» и «Даллара Композити» — они, например, делают нам верх машины, но его дизайн, то есть дизайн шасси, создается вместе с нами. У них есть некоторый персонал, который полностью работает на нас, но при этом нанимала их «Даллара». Они делают нам всё, потом мы там же всё тестируем, потому что они сертифицированы ФИА для этого, они проводят для нас много тестов шасси, структурных компонентов машины, передних и задних крыльев и прочих. Они очень важная часть нашей программы, одна из центральных.

— Вся ваша команда – это такой многонациональный проект. У вас есть база в США, база в Британии, «Даллара» … Насколько эта команда вообще американская?

— Думаю, что она очень американская. Владелец, Джин Хаас, американец, его компания «Хаас Автомэйшн», которая производит инструменты – тоже, так что главный штаб и администрация команды – в США. Может, сейчас это самая маленькая ветка нашего дерева, но тут играет роль то, что это штаб, там вся администрация, все финансы там, как и я. По крайней мере, когда мне не приходится куда-то путешествовать. Я считаю, что наша команда американская, особенно из-за того, что Джин – американец, и у нас американская лицензия.

— Знай Джин Хаас об Ф1 в 2014 году то, что он знает сейчас, он бы все равно создал команду?

— Хороший вопрос. Самым простым способом узнать ответ было бы конечно спросить его самого, но его здесь сегодня нет. Думаю, его поразила сложность этого спорта, в первую очередь сложность технологий, потому что здесь невероятные технологии. Еще сложности местного бизнеса и политики. Мне кажется, он не был к ним готов. Сейчас он с ними вполне справляется, но ответа на ваш вопрос все же дать не могу. Сложность здешнего быта гораздо выше, чем в НАСКАР, где у него тоже есть команда, «Стюарт-Хаас Рэйсинг». По сравнению с НАСКАР, да и вообще в целом, Ф1 гораздо комплекснее, но ответить за него я не могу.

— А что насчет финансовой стороны всего этого?

— Думаю, что с этой стороны его цель… Его компания очень большая, единственная в США, у него там огромный рынок, но мировая популярность бренда сильно отставала. Для него Ф1 стала путем вынести свою продукцию на мировой уровень, потому что Ф1 – спорт, охватывающий весь мир. Конечно, это удовольствие не из дешевых, но при правильном использовании она возвращает все с лихвой той популярностью, что приходит в ответ.

— Но оказалась ли «Формула-1» дороже, чем он ожидал, или пока все примерно в рамках ожиданий?

— Ну все в жизни оказывается дороже, чем ты хочешь (смеётся). Это элементарный ответ, я же не смогу сказать: «Ну, мистер Хаас говорит, что это для него сущие копейки». А даже будь это дешево для него – это все равно дорого, потому что «Формула-1» всё ещё очень дорогой спорт. Может, он и был слегка удивлен тем, сколько денег на это уходит, но мне кажется, что мы вполне можем выживать в этом окружении, хотя у нас и другая бизнес-модель. Мы стремимся быть максимально эффективными, ведь наша команда на данный момент – самая маленькая в плане людей.

— Сколько у вас людей в команде?

— На нас работает около 200 человек, плюс еще некоторые, работающие на «Даллару», то есть плюс еще где-то 60-70 человек, так что у нас даже 300 сотрудников нет. Ну, скажем, что 250-280, это число немного зависит от времени года, но мы – самая маленькая команда.

— Как сложно было «продать» мечту об Ф1 Джину? Можете нам рассказать, как вы его встретили, как проходили переговоры?

— Ну, у меня был бизнес-план и меня с Джином познакомил Джо Кастер, правая рука Джина в НАСКАР. А с ним я познакомился конечно, когда работал в НАСКАР. Я тогда еще не знал Джина, и вот сошлись через него. А насчет сложности убеждений… Джина не надо убеждать, ему надо убедить себя. Джин четко знает, чего он хочет, в этом плане он очень умный. Мне надо было просто ему всё объяснить, а решение принимал он сам. Мне не надо было быть продавцом, я мгновенно «продал» ему идею, оставалось только узнать, захочет ли он это делать или нет. Я считал, что не имею права влиять на его решение. Я просто проговорил с ним всё, очень прямо и честно, как обычно, высказал свою позицию, а дальше уже решал не я, хочет он или не хочет.

— Интересно, что у вас уже был бизнес-план. И несмотря на свой бизнес в Америке, на работу в НАСКАР, вы все же хотели вернуться в «Формулу-1».

— Я в то время видел для этого возможности, потому что тогда все эти маленькие команды испытывали трудности. В то время как раз обсуждалось введение клиентских машин, до которых правда не дошло. Я как раз об этом говорил тогда с руководителем «Феррари» Стефаном Доменикали, с которым мы близко дружим, и спросил: «Если это всё введут, имеет ли смысл заиметь клиентскую машину в США?» И вот эта модель, её постепенное развитие нашими с ним усилиями, ну знаете, как сделать это лучше всего, как мы можем максимально эффективно заниматься Ф1.

Просто знаете, я сейчас опять вернусь к командам, которые не добились успеха, мы осознали, что конструировать большую часть деталей – это не путь к успеху. Если делать всё самим, то нужно быть одним из крупных производителей и потратить пять лет. А мы не хотели таким заниматься, это было нам не интересно. Но ведь и в тех командах, которые провалились, были не дураки. Наоборот, очень умные люди. Но просто сама Ф1 – такое сложное занятие, что люди всё равно его недооценили. А я, рассказывая об этом Джину, оценил все правильно, поэтому он поверил мне.

Я ему сразу сказал: «Это будет очень сложно, это не «посадил гонщика и поехал», это невероятно сложно. Даже повторение действий других не гарантирует успеха». Очевидно, что мы не были уверены в успехе нашей модели, но всё равно надо было пробовать делать что-то по-новому. И вначале, когда мы озвучивали планы действий, говорили про базу в США, базу в Англии, нам говорили: «Это не сработает», — на что я отвечал: «Ну да, но повторение старого тоже не работает, поэтому нам надо пробовать что-то менять». То есть когда мы только закончили свои планы, примерно 98% людей не верили в нас, считали, что мы закроемся через год-два, но мы все еще тут.

— Несомненно. Я еще заметил, что вы упомянули две вещи: первая – вам не кажется, что ваша бизнес-модель означает конец традиционной бизнес-модели Ф1, как у «Макларена» и «Уильямса», которые делают всё сами. Ведь вы только пришли и уже быстрее них.

— Прежде всего проясню, что никого и ничего я убивать не собираюсь (смеётся).

— Но собирались же, вы же перевернули правила игры в какой-то степени.

— Но мы же не изменили их свободу – они всё ещё могут делать, что хотят. Они могут решать, мы не забираем варианты, они всегда есть на рассмотрение. Не хочешь чего-то – не выбирай. В пределах правил все могут творить абсолютно всё, что им вздумается. Мы живем в свободном мире, и если в правилах говорится, что можно сделать так, то почему не попробовать? И никто не может сказать: «Ты убил мою бизнес-модель». Нет, я не убивал, вы можете так делать и дальше. Просто она работает не для всех: она работает для «Феррари», для «Мерседеса». Их модель совсем не похожа на нашу, они чемпионы мира. Так что я уверен, что и «Макларен», и «Рено», и «Уильямс» могут вернуться, если будут достаточно хороши. Я не говорю, что они не должны делать то, что они делают – делайте что хотите, пока не выходите за рамки правил.

— Вторая вещь, которую вы упоминали, это множество людей, которые не верили в вашу модель, с Америкой и Англией и остальным… Как вы добились успеха там, где провалилась ЮСФ1? Для тех, кто не знает о ЮСФ1, это была команда, которая почти появилась примерно десять лет назад и которая должна была управляться из Северной Каролины, но этого так и не случилось. Как вы думаете, почему вы создали успешную команду, а они – нет?

— Думаю, что главное различие в…

— Да, я спрашиваю вас об этом, потому что вы немного работали с ЮСФ1.

— Да, моя компания.

— Да, ваша компания. У вас есть своя компания в Шарлотте.

— Я думаю, что имела место недооценка сложности всего этого. Опять же, возвращаясь назад, мне кажется, что Кен и Питер отчётливо понимали всю сложность создания команды, но они могли не знать технических сложностей спорта, с которых надо начинать, и финансовых тоже. То есть они просто недооценили эти части своей задачи. У нас это невозможно.

— Хм… То есть все так просто?

— Да, все очень просто.

— А как изменилась «Формула-1» за время вашего пребывания здесь, с того момента, как вы пришли в 2001 году в «Ягуар»? Насколько она отличается сейчас?

— «Формула-1» двигается с такой быстротой – технологии меняются каждый год, финансы растут, потому что улучшаются технологии.

— А можем поговорить о конкретных цифрах? В плане, какой у вас бюджет и…

— Я не хочу вдаваться в цифры, потому что я точно не помню, для этого надо лезть в документы 2001-го, но цифры прилично так изменились.

— В два раза?

— Ну, чуть-чуть больше. Например, для крупных команд цифры выросли… в шесть-семь раз. Это огромный рост. Я бы даже не стал возвращаться в 2001-й, посмотрите на пять лет назад, посмотрите на машины оттуда и сравните с нынешними, или на шесть лет назад, когда у нас еще V8 были. А теперь сравните с гибридными силовыми установками, которые у нас используются сейчас.

Технологии мчатся вперед с невероятной скоростью. Так же можно на посмотреть на переход из прошлого сезона в этот. Мы утверждали, что упростили аэродинамику, но каким-то образом уже едем быстрее. А представьте, что было бы, не сделай мы этого – как быстро мы бы ехали? Мне кажется, существует не так много индустрий в мире, которые бы развивались так быстро. Есть конечно некоторые компьютерные индустрии, они растут как на дрожжах, да. Но то, что мы делаем – это просто невероятно.

— Несомненно. И никакой другой автоспорт так быстро тоже не развивается. У вас же много опыта вне «Формулы», она уникальна, не так ли?

— Она уникальна. Это и делает ее уникальной, но еще и финансовые вложения настолько уникально большие, что про них тоже нельзя забывать.

— Гюнтер, у вас интереснейший жизненный путь, давайте его коснемся. Как, например, у вас появился шанс попасть в «Ягуар», ваш первый заход в мир Ф1?

— В тот момент своей жизни я работал в «Форд Ворлд Ралли», я был техническим руководителем, отвечавшим за «Форд Фокус» Колина Макрея, и, по крайней мере, как мне рассказали потом, потому что я тогда не знал Ники Лауду… Так вот, когда Ники Лауда пришел в «Ягуар» руководителем, он искал людей и спросил у кого-то в «Форде», потому что в то время «Форд» владел «Ягуаром» и спортивными командами руководители одни и те же люди. Ники спросил: «Ты знаешь кого-то, с кем я могу поговорить, попробовать нанять?» И он такой: «Да, поговори с тем парнем». И вот в один прекрасный день мне звонит секретарь Ники и говорит: «Мистер Лауда хотел бы с вами пообщаться.»

Ники Лауда был одним из моих, скажем так, кумиров детства, потому что в детстве я смотрел на то, как он ездит на «Макларенах» и «Феррари» и так далее. Поэтому я такой: «Конечно, я готов поговорить с Ники Лаудой.» Он – легенда. В ответ я услышал: «Не могли бы вы ему позвонить?» Вот я звоню, и он спросил, можем ли мы встретиться. Конечно я не отказал ему. Мы встретились в Вене через две недели, за обедом, а потом на следующий день он позвонил мне и сказал, что наймет меня. Я ему: «Отлично!»

Потом мы еще немного поболтали и так начался мой путь в Ф1. Все оказалось так просто. Дело было где-то в марте-апреле 2001-го, а работать в Ф1 я начал к концу 2001-го, потому что я заканчивал подготовку «Форда Фокус» к следующему сезону. Люди из «Форда» говорили Ники: «Ты не можешь забрать его из нашей программы, это нам помешает».

— А насколько грустно вам было уходить из ралли? Ведь вы уже наточили зубы в ралли, проложили себе путь наверх через разные команды…

— Это было непросто, но всегда наступает момент, когда тебе просто хочется уйти… И для меня уйти в «Формулу-1» и поработать на Ники Лауду было… вызовом, тем, чем я хотел заняться. Я видел Ники как очень успешного деятеля, плюс всегда хочется двигаться вперед, а это была отличная возможность, и я подумал, что не стоит ее упускать.

— Знаете, многие считают, что не стоит встречать своих героев в лицо. Вы работали на своего. Каково было работать с Ники? Каков он в повседневной рутине?

— С Ники у меня был чуть ли не самый лучший год как у профессионала, потому что… Я просто с ним поладил, я до сих пор частенько с ним общаюсь. Сейчас, правда, уже не столь часто, потому что он восстанавливается от своих проблем со здоровьем, но я всегда держу связь с ним — даже после ухода из «Ягуара» я часто с ним встречался. В целом, я отлично проводил время, я всегда пытался учиться у людей по максимуму, он ведь не только отличный гонщик, но и целенаправленный человек. И у него ты понемногу даже перенимаешь его манеру работать. Если тебе надо добраться до цели, то тебе придется. Иначе ты будешь недоволен.

— Тогда почему со всем опытом Ники, со всем вашим опытом, почему весь тот проект «Ягуара»… не достиг тех высот, которых ожидали в самой компании? Я помню, как однажды кто-то из руководства однажды говорил мне, что хотел бы однажды приехать на гонку и увидеть, как все нынешние флаги «Феррари» сменили цвет на зеленый, показывая успех «Ягуара». Почему команда не добилась успеха?

— Ну, у «Фордов» были некоторые проблемы с прибыльностью и стоимостью «Формулы-1», и произошло много изменений после ухода идейных руководителей. В компании еще поднялся политический переполох, к которому у нас не было никакого доступа, потому что наша хата была с краю. Думаю, что именно тогда все пошло под откос: прочь от великих планов «зеленого моря» на трибунах и инвестирования огромных сумм на реализацию, от вопросов «Как мы можем сделать это дешево? Где мы можем всех перехитрить?»

И тогда это все не сработало, потому Ники не дали достаточно времени, мне конечно тоже: я как начал в декабре, так в декабре и закончил, то есть пробыл там только год. А машина через год была уже гораздо лучше. В «Формуле-1» нельзя войти и сразу ждать чуда. Но я думаю, что главную роль сыграла эта политическая деятельность верхушки «Форда». Они покинули проект, они просто ушли вместе с теми вдохновителями.

— То есть слишком много движения в верхах?

— Именно.

— А как поживает ваш сад? Вы ведь весь 2003-й год провели в «командировке на даче» (прим. пер. – «garden leave» (с англ.) практика в Великобритании, когда сотрудник, уже уведомленный об увольнении, некоторое время сохраняет позицию и зарплату, но не работает).

— Великолепно (смехётся).

— Так чем вы занимались целый год? Ведь вам же не разрешали работать… Это же…

— Ну, ничего не делать целый год было весьма неплохо. У меня был целый год на руках, поэтому я просто нагонял упущенное. Потому что мне надо было много чего сделать. Я работаю в автоспорте вот уже 30 с лишним лет, даже придется посчитать… Да, 33 года. Так что если у тебя вдруг появляется годовой отпуск, то ты просто делаешь то, на что не хватало времени. Я покрасил дом, я сделал кучу дел сам. То есть ты всегда найдешь себе дело, если хочешь чем-то заняться. Иногда конечно становится скучновато, не без этого, а потом наступают праздники (смеётся).

— Итак, сад прополот, дом покрашен, потом вы ненадолго заскочили в ДТМ, но Ф1 заманила вас назад, и вы пришли в «Ред Булл». Насколько отличалась, то есть конечно это по сути была одна и та же команда, «Ягуар» стал «Рэд Буллом» и остался на заводе в Милтон Кинсе, но насколько сильно поменялись настроения в команде под руководством «Ред Булла» после команды под руководством «Форда»?

— Ну я бы сказал, что «Ред Булл» хотел мощно начать, мистер Матешиц… В «Ягуаре» всегда стоял вопрос о максимальной экономии на всём, вплоть до того, что даже иногда бывали размышления на тему «А стоит ли вообще за такую сумму это делать?», всё подвергалось сомнениям. Мистер Матешиц же просто говорил: «В один прекрасный день я хочу стать чемпионом мира», — и он прямо хотел действовать. У него был совершенно другой подход к делам, противоположный тому консервативному, что был раньше. «Можем ли мы сделать это по-другому, не тратя денег?» Нет, некоторые расходы необходимы. Я не транжира, но основу заложить необходимо во всем, ведь, как я всегда говорю, в Ф1 не так много глупцов. А в «Ред Булле», когда они вошли, сразу ставился только вопрос: «Что нужно сделать, чтобы стать лучше?»

— Окей, но когда Матешиц сказал вам: «А знаешь что, Гюнтер, давай-ка займемся гонками в НАСКАР?» Это весьма необычное занятие. О чем вы думали, когда он вам это предложил?

— В первые секунды я такой: «Окей.» Честно говоря, я на тот момент вообще ничего не знал о НАСКАР, кроме самого факта его существования, по очевидным причинам. Но я не знал никаких деталей. Хотя, когда я был помоложе, я некоторое время прожил в США, но я никогда не думал, что до этого дойдет, потому что…

— Могу я вас тут прервать? Что такого было в «стране возможностей», в Америке…

— Именно. «Страна возможностей». Америка. Знаете, эта американская мечта, которая ещё как-то жила в моем поколении. Но я никогда особо пристально НАСКАР не рассматривал, ну, может, видел одну-две гонки за жизнь, но не серьезно. А потом появилось это предложение, и я сказал: «Ну, вообще было бы неплохо узнать о чем-то новом». Как я сказал, я всегда хочу учиться чему-то новому, да и поездка в Америку на несколько лет кажется неплохой затеей. Конечно же, я поговорил с женой, это обязательно.

— Конечно (смеётся).

— И она была не против этого, мы еще немного подумали над этой идеей и решились.

— И насколько сложным проектом это оказалось? Как вы сказали, у вас не было особых знаний о НАСКАР. С чего вы начали?

— У них уже была там небольшая основа. Их американский… директор, вроде, был большим фанатом НАСКАР. Исполнительный директор компании «Ред Булл» в США, да. Это дало нам небольшую основу, но мистер Матешиц попросил меня «принести туда Ф1 и попробовать прогрессировать». Я обнаружил совсем другой мир, и я бы не стал говорить, что он лучше или хуже. Просто другой. И с этим надо жить.

Довольно странно звучит, когда говоришь «просто другой», ведь ты пытаешься подстроить его под себя. Нельзя просто взять подход к Ф1, потому что там он не сработает. И я это довольно быстро понял. Это единственная вещь, которую я довольно быстро понял, и мне пришлось многому учиться, потому что я даже не был знаком с этим миром… И поэтому, когда раньше вы спросили меня про ЮСФ», это как когда у меня не было опыта в НАСКАР, когда я понял, что везде всё делается по-разному, я недооценил эти гонки. Они на самом деле весьма непростые, но по-своему. И тебе надо учиться, на что уходит время. Так что у нас ушло некоторое время, и это было непросто: перестроиться под совершенно другую культуру ведения дел, и, думаю, мне было полезно этому научиться.

— Чем отличается гоночная культура США?

— У них более упрощенный подход к гонкам, и я говорю об этом не в негативном свете, а скорее наоборот. Там суть в самих гонках, не в подковёрных играх, ни в чем-то ещё. Суть в самих гонках. Технологии там не являются таким серьёзным фактором, скорее одним из сторонних. И если в Ф1 технологии – всему голова, то в НАСКАР больше полагаются на опыт и чутьё. В последние годы там конечно всё усложнилось, спорт эволюционирует как и всё, но не со скоростью Ф1.

— Чему бы «Формула-1» могла поучиться у НАСКАР?

— Иногда делать вещи немного проще, чем мы делаем. Я имею в виду в общем, то есть как бы немного упростить нам жизнь.

— А что насчёт меньшей зависимости от технологий?

— Нет. Может, я и буду себе противоречить, но Ф1 – это про технологии. Если вынести их за пределы «Формулы» — она перестанет быть «Формулой». Останется просто серия гонок одноместных машин, которых и так полно по всему миру. «Формула-1» живет технологиями. Я бы сказал, что наш подход друг к другу и то, как мы хотим продвигать бизнес вперед – вот этому можно научиться в США.

— Помогло ли вам время, проведенное в НАСКАР, понять таких людей, как Джин Хаас? Вам не кажется, что без этого опыта не случилось бы такого гладкого перехода к работе в «Хаасе», на Хааса?

— Определенно, на 100 процентов. Без этого опыта и понимания культуры, хотя звучит слишком громко, скорее знакомства с культурой, потому что понимание занимает гораздо больше времени. Лично для меня этот опыт оказался полезным, потому что начинаешь думать немного по-другому. Если ты в Ф1, европейском виде автоспорта, ты практически не видишь ничего другого. Но если ты отправишься в другие места… Как и со всеми вещами в мире: «Чем больше ты видишь, тем шире твое мировоззрение». Это было и есть моей позицией. И я много посмотрел. И как вы сказали, если бы я не поработал в НАСКАР, думаю, я бы не смог объяснить Джину наши планы, как смог с этим опытом за плечами.

— У вашей карьеры было три фазы: ралли, Ф1 и НАСКАР. Какая из них вам понравилась больше всего?

— Они мне все понравились, потому что они были частями моей жизни и моей карьеры. Каждая серия понравилась мне по-своему. Как автоспорт мне безусловно понравилась технологичная «Формула-1», потому что это вершина автоспорта. Конечно же стоит наслаждаться самым лучшим, потому что оттуда легко уйти заниматься чем-то еще, но она мне нравится. Сложность, ежедневные вызовы, и, хотя я и говорю, что стоило бы двигаться к простоте, возможно я здесь как раз из-за сложности. Возможно мы все здесь из-за этого.

Я путаю многих, говоря эти слова, но я так вижу. Мне понравилась вся моя карьера. В своё время ралли было великолепно. Я уже давно не бывал на ралли, но люди говорят, что там всё сильно изменилось. Когла-то я отправлялся на тесты с Карлосом Сайнсом, а теперь его сын катается в «Формуле-1». Во время тестов мы были сами по себе, у нас не было телефонов, компьютеров – ничего, потому что в 90-е этого всего не было.

— Это было настоящее приключение.

— Именно. В этом всём была доля приключения, и это было круто. Ведь когда ты лишь чуть старше 20, а тебе позволяют делать такое, у тебя есть такая возможность… Это было нереально. А теперь, хотел бы я не спать пять ночей подряд и лишь по несколько часов дремать прямо в машине? Нет, я слишком стар для этого, но тогда это было невероятно. Учиться культуре НАСКАР, самим гонкам тоже было здорово. То есть я даже сейчас живу в США, потому что мне там нравится. Всегда есть возможности чем-то заняться, и я не могу сказать что-то плохое о любом из этапов моего прошлого.

— А что насчет Карлос Сайнса? Каким он был гонщиком? И когда вы работали в «Форде» и занимались ралли, встречались ли вы с Сайнсом-младшим?

— Нет. Я знаю, когда он родился, потому что я тогда как раз работал на Карлоса, был его механиком. Я очень сильно уважаю Карлоса, он…

— Насколько он был хорош?

— Очень хорош. Но в нём ещё хорошо было то, что он мог фокусироваться на чём-то, чего он хотел достичь. Я работал со множеством классных гонщиков вроде Колина, Саалонена и прочих. Если Карлос чего-то хотел, он это не бросал. Он хотел это делать, был настоящим профессионалом. Я во многом научился рабочей этике у него. Всегда надо быть корректным, делать то, что сказал. Я очень похож на него, учился у него быть профессионалом, всегда готовым ко всему, упорно работать. Думаю, что в плане таланта были и гонщики получше него, но в то время в целом никого лучше него не было, потому что у него были и талант, и целенаправленность, и профессионализм, чтобы сложить все это вместе. Поэтому он и стал чемпионом мира.

— И каким отличным учителем оказался для Карлоса-младшего. Не только для Гюнтера Штайнера (смеётся).

— Карлос может расстроиться, когда услышит, но иногда он тоже может быть занозой в одном месте, надеюсь он про это помнит (смеётся).

— Он же раллийный гонщик.

— Да, Карлос в этом плане особенный, но я думаю, он точно знает, чем помочь своему сыну в его карьере. Он отлично с этим справляется.

— Мы только что говорили про Америку, и я хотел спросить вас о жизни в Америке, потому что ваша семья всё ещё жиёет в Мурсвилле, что в Северной Каролине. И как там? Как поживает ваша десятилетняя дочь? Она растет итальянкой или уже американкой?

— Сегодня (на момент записи передачи), кстати говоря, её день рождения. С Днём рождения!

— О, с Днём рождения!

— В Америке очень хорошо живется, мне нравится, точнее нам. На летние каникулы я всегда возвращаюсь в свой дом на севере Италии, у нас там до сих пор есть дом. Мы ездим туда на две-три недели, так что она погружается в разные культуры. Это, как мне кажется, помогло мне в моей карьере, потому что я вырос в Италии, но говорил на немецком, то есть я понимаю и немецкую, и итальянскую культуру, а теперь еще и американскую. Это очень помогает работать с людьми, ведь культуры различаются и эти различия нужно уважать.

Как по мне, изучая культуры, главное – это научиться их уважать. Ведь мы все живем по-разному. Моя дочь растет в Америке, она ходит в американскую школу, но на неё ещё влияет и североитальянская культура, так что надеюсь, что это даст ей какие-нибудь преимущества. Нам там нравится, и сейчас нет никаких планов переезжать. У меня в США есть компания с моим бизнес-партнером, у неё дела тоже идут хорошо, так что нет планов что-то менять.

— Как часто вы возвращаетесь домой?

— Я возвращаюсь после каждой гонки. Иногда, когда гонки идут каждые выходные, я не приезжаю домой, но в прошлом году, когда гонки были три недели подряд, я вернулся домой буквально на два дня, потому что я прежде всего хотел повидаться с семьёй, плюс я считаю, что если ты постоянно в пути, то можешь что-то упустить, поэтому иногда надо возвращаться на свою базу, так сказать. Отправиться на базу, разложить все мысли по полочкам, и нырять в дела обратно.

— Перезагрузиться.

— Да.

— Мы сейчас с вами разговариваем в Бахрейне. Были ли вы в Северной Каролине после Мельбурна?

— Да. Я отправился туда прямиком из Австралии и потом полетел в Лондон. Из США я улетел поздно ночью в воскресенье, потому что во вторник у нас была встреча касательно стратегии, и в среду я улетел из Лондона в Бахрейн. В среду днём я уже начал работать тут.

— То есть у вас по сути три дома: один в Северной Каролине, один на севере Италии, а третий – на высоте 10000 метров.

— Именно (смеётся). Я как раз хотел сказать, что мой третий дом постоянно где-то летает. Да, я много времени провожу в самолетах.

— Гюнтер, у вас была невероятная карьера. Думаю, финальным моим вопросом будет… Откуда взялось такое пристрастие к автоспорту? Потому что вы родом из такой сельской части северной Италии, где не так много автоспорта… Может быть, именно это и повлияло, что скажете?

— Ну вообще моя семья этим никак не увлекалась, и в этой части Италии автоспорта нет. Тогда там была разве что одна гонка Европейского чемпионата по подъему на холм. Уже ребенком мне были интересны быстрые машины, но в основном гоночные, и я не знаю, откуда это появилось. Я всегда просил своего отца взять меня на эту гонку, не помню, во сколько лет я там впервые оказался, но я был довольно маленьким. А потом была еще одна гонка в соседней провинции, и на неё мы тоже поехали, потому что я умолял отца. Моему отцу это было не особо интересно. То есть он конечно немного смотрел Ф1, потому что дело было в 70-х, но не фанател от нее. У меня просто это всегда было, и я как-то оказался здесь.

— Вы когда-нибудь ездили на Гран-при Австрии или Италии, в Монцу?

— Я был на одном гран-при как зритель. Мне тогда было 18-19 лет, я тогда был в армии и это был Гран-при Австрии. Я тогда отправился туда с двумя друзьями, и как и любая молодежь, мы там немного загуляли и хорошо повеселились. Но в остальном, на следующую гонку Ф1 я попал уже на четвертом десятке, когда меня пригласили в «Форде», когда «Форд» вместе с «Ягуаром»… Нет, это было еще со «Стюартом». Когда «Форд» был их спонсором, а я там работал в ралли, меня пригласили на гонку в качестве гостя.

— И когда вы были на Гран-при Австрии в 18 лет, стало ли это для вас моментом осознания? Вы увидели машины, почувствовали запах бензина, жжёной резины и подумали: «Этим я хочу заниматься остаток жизни»? Потому что забавно, но Тото Вольф в одном из прошлых выпусков сказал, что когда он стоял на стартовой решетке гонки Ф3 на Нюрбургринге, его как молнией ударило. На вас это произвело похожий эффект?

— Я бы так не сказал. То есть я конечно наслаждался происходящим, следил за всем, но я никогда не думал, что мне представится возможность всем этим заниматься. Это довольно странно, но я никогда не думал, что смогу этим заниматься. Я наслаждался всем этим и веселился с друзьями и смотрел гонку.

— А в каких отношениях вы с историей спорта? Знали ли вы, что ваш день рождения, 7 апреля, имеет несколько печальную историю? Именно 7 апреля в 1969 году Джим Кларк погиб на Хоккенхайме. Вы знали об этом?

— Нет, не знал. Надо сказать, я весьма плох в истории Ф1. Причем не слегка плох, а очень плох. Это одна из тех вещей, когда меня посреди сезона кто-то спрашивает, мол помнишь гонку, которая была пять-шесть гонок назад? И иногда я даже не могу сказать, где мы там финишировали. Если у нас был плохой финиш, я даже… То есть я конечно уважаю историю и иногда сталкиваюсь с ней, но… Но я не увлекаюсь этим, я обычно смотрю вперед: что мы можем сделать, а не что было сделано.

— Я полагаю, вы смотрите на то, как создать историю. Это подводит нас к этому году, к «Хаасу»… Чем бы вы были довольны по итогам?

— Я был бы доволен движению вперед. То есть, конечно, если мы снова будем пятыми, я всё равно буду доволен, но в прошлом году мы упустили четвёртое место только из-за своих же ошибок, их было слишком много. В этом году пока всё выглядит так, что у нас снова хорошая машина, и мы попробуем двигаться вперед. Самое важное, что пока мы растём как команда, мы всё равно должны двигаться вперёд, и потом результаты придут сами собой. Надо делать меньше ошибок и, надеюсь, мы дотянемся до четвёртого места.

О РОМАНЕ ГРОЖАНЕ И КЕВИНЕ МАГНУССЕНЕ

— И вы считаете, что ваши гонщики на это способны? Скажите пару слов про Грожана и Магнуссена.

— Да, я в них верю. Мы с ними уже долгое время и мы вместе столького добились, они нас знают, знают, на что мы способны, на что они способны. У нас хорошие отношения в команде: инженеры и гонщики, гонщики между собой – все ладят. Так что я считаю, что у нас есть нужные гонщики для нынешнего уровня. То есть, конечно, ещё некоторые на одном уровне с ними, и в зависимости от данных они могут быть чуть лучше или чуть хуже, но в целом в середине таблицы сейчас неплохой состав пилотов. Есть кто-то, кто лучше в Италии, есть кто-то, кто лучше где-то ещё. Сейчас мы вполне довольны нашими двумя, потому что они с нами уже давно и нам не надо друг к другу притираться.

— И как я догадываюсь, в середине прошлого года, когда у Романа были проблемы… «Хаас» сейчас весьма желаемая команда. Было ли у вас под дверями много гонщиков, стучащих в двери со словами…

— Кхем-кхем, у Романа в прошлом году были проблемы? (смеётся)

— Я видел все на «Нетфликсе»!

— Но если серьезно, конечно, были некоторые… интересующиеся, скажем так. Но в прошлом году многие думали, как мне говорили, я особо не интересовался, что это было разовое чудо, я бы сказал, потому что мы были конкурентоспособны. Но, кажется, в этом году у нас намечается двухразовое чудо. В целом были интересующиеся, но, честно говоря, мы это серьезно не рассматривали. Я скорее хотел, как это сказать, починить Романа, потому что мы знаем, какой он быстрый при правильном настрое. И это была моя главная проблема – вернуть его, таким, каким он может быть. На это ушло гораздо больше усилий, чем могло бы уйти на попытки найти нового. И кажется во второй половине сезона все сработало и надеюсь, что в этом сезоне это будет работать весь год.

— Да, Гюнтер, давайте надеяться, что это будет работать. Спасибо большое за ваше время, было очень приятно с вами пообщаться.

— Спасибо вам.

Источник